№ 4 (974) 23 января 2014

Тот телефонный звонок, хотя и минуло несколько лет, как он прозвучал в тишине его квартиры, нет-нет и сегодня откликается в сердце Вадима Никитича Кислякова. Да и наш с ним теперешний разговор, можно сказать, начался с него.

— Думал, сыновья проведывают или кто-то из бывших сослуживцев решил позвонить. А услышал незнакомый женский голос.

Вадим Никитич заметно стал волноваться.

— Из дали далекой оказалась весточка, хоть звонок был минский…

Ровно пять лет назад в такие же январские дни я побывал в гостях у Вадима Никитича, в его уютной квартире, что в микрорайоне Уручье, чтобы взять интервью по случаю его 80-летия. Состоялась беседа двух родственных душ, влюбленных в природу и в ее главное действующее «лицо» — его Величество Лес.

От двора девятиэтажки, где проходила встреча, в двух шагах зеленеющая окраина столицы. Хвойный запах проникал в комнаты, как бы привнося особый колорит в наш разговор. Видимо, вот эта обстановка и повлияла тогда на творческую удачу. Очерк, как признался впоследствии Вадим Никитич, бальзамом лег на его душу.

Необычная судьба, непростые пути-дороги, чистота помыслов моего героя нашли отклики и в сердцах читателей. Одной из первых позвонила та самая «незнакомка».

— Поначалу никак не мог взять в толк что к чему — говорила женщина сбивчиво, явно волнуясь. Но вдруг из ее уст прозвучало слово «Лельчицы». А ведь это как бы своеобразный «пароль» всей моей жизни…

Мой собеседник на какой-то момент умолкает, и вот уже вновь в телефонной трубке звучит его бодрый, я бы сказал, моложавый голос. Кстати, такие голоса называют «встречными». Это когда человек говорит с тобой обо всем без утайки, открыто, искренне.

— Наверное, и дня не проходит, чтобы тем или иным моментом память не уносила меня в Лельчицы. Как-никак лучшие годы и жизни моей, и трудовой биографии были отданы именно этому уголку Беларуси…

С первых шагов своего пребывания здесь лельчицкие леса поразили Вадима Кислякова своей первозданностью, неоглядностью, таинственной изначальностью бытия. Это не пейзажи, к примеру, Крупского района, даже не минские или какие иные, что приходилось видеть во время студенческих практик. Около 140 тысяч гектаров занимали они. Так что точнее было бы их назвать заповедными.

Они и привели, пожалуй, к главному смыслу всей его деятельности — к разгадке психологии полешуков. Леса для них — бесценный дар, унаследованный от предыдущих поколений, которые веками сберегали это богатство от бед, с любовью растили, охраняли, «экономили» каждое деревце.

Дело в том, что здешние земли скудны на урожаи. Леса, таким образом, были для местных жителей основой всего их бытия.

— Я это понимал, — говорит Вадим Никитич, — поэтому старался, чтобы жизнь людей, которая всецело зависела от леса, только улучшалась. Разумеется, одному такая ноша была бы не под силу. Население видело мои старания, и многие в любой момент готовы были подставить плечо.

Одним из таких помощников был и водитель нашего лесхоза Владимир Волянец. А позвонила в тот день и передала мне поздравления от своих земляков его дочь, запомнившаяся мне совсем еще подростком. Значит, помнят меня на Полесье! А что, скажите, может быть дороже?..

Леса, что вокруг его родного городского поселка Бобр в Крупском районе на берегу живописной одноименной речки, дебрями никак не назовешь. Но и они не единожды спасали мирное население от расправ, которые в Великую Отечественную учиняли здесь оккупанты. Он, двенадцатилетний подросток, был в то время, считай, главной опорой семьи.

Отец в свои шестьдесят старался трудиться, насколько позволяло здоровье. Старшая сестра Таисия, успевшая до войны выучиться на стоматолога, оказалась во фронтовом госпитале. Ее мобилизовали в первые дни войны еще по пути к месту работы, в райцентр Шумилино. От сестры никакой весточки не было. Мать, не выдержав всех испытаний, неожиданно умерла в 1942-м. Так что основным добытчиком для своих близких всего необходимого — грибов, ягод, дров — стал он, Вадим. Знали со сверстниками буквально каждый уголок в округе, были всегда настороже, чувствовали, когда и откуда появятся каратели или полицаи.

Осмысливая многое из этой страшной жизни, именно тогда он и начал понимать, пусть и подсознательно, какая это защита даже реденькие кустики, за которыми ты вжимаешься в леденящую мякоть болота, а рядом, по большаку, грохочут фашистские танки. От дрожания земли с наклоненной корзинки красными слезами стекают перезрелые подмерзшие бруснички, а он так старательно собирал их для отца, младшей сестренки и, главное, для бабушки, Агафьи Назаровны.

Дело в том, что после смерти матери, чтобы облегчить участь больного и страдающего от горя сына, бабушка взяла мальчишку к себе. Именно от нее он постигал премудрости крестьянской работы, умение быть человеком, это она, как считает сам, наделила его и силой долголетия.

До войны Вадим окончил пять классов. Бабушка каким-то образом раздобыла учебники для 6-го и 7-го классов, приучая внука делать уроки при свете лучины. Что удивительно, сама она была абсолютно безграмотной. Кроме Никиты, у нее было еще два сына — Тит и Иван. До сих пор остается загадкой, как эта крестьянка вместе с мужем Андреем Кисляковым, который умер еще в год смерти Ленина, могли дать детям образование.

Отец Вадима обучился бухгалтерскому делу, а его дядья еще до 1917 года окончили Петербургскую сельскохозяйственную академию. Иван получил диплом экономиста, Тит — землемера. В годы советской власти они являлись ведущими специалистами республики, входили в число «красной профессуры». По работе им приходилось встречаться с председателем СНК Белоруссии Червяковым, наркомом земледелия Прищеповым, другими известными государственными деятелями.

Это и явилось той средой, которая стала для парнишки своеобразным «питомником» мечтаний, намерений стать в будущем такими же, как братья отца.

После войны Вадим продолжил учебу в школе-баньке — другого помещения для обучения детей в поселке не нашлось. В 1947 году едет поступать в Полоцкий лесной техникум. Окончил его с отличием и в 1950-м поступил на лесохозяйственный факультет Минского лесотехнического института.

Поселковые ровесники не скрывали зависти, обзывали «везунчиком», намекали на каких-то покровителей. В такие минуты он особенно остро ощущал боль в левой ноге — срабатывала нервная реакция на несправедливые кривотолки. Еще в 1944 году наскочил-таки на мину вместе с таким же, как сам, пастушком. Тот погиб, рану на его ноге пришлось залечивать целый год.

А ведь многие видели, как Вадим, хромая, тащил на себе мешок картошки (единственный свой провиант) к ближайшей железнодорожной станции, чтобы потом на холодном товарняке добираться до Полоцка, а затем и до Минска. По вечерам прямо с лекций он торопился на станцию разгружать вагоны, в ночное время подряжался на строительных объектах — столица тогда возрождалась из пепла. Позже подрабатывал лаборантом в Институте леса Академии наук.

После получения диплома его направили в Воложинский лесхоз на должность лесничего Вишневского лесничества. Но для жены, получившей такое же образование, вакансии не нашлось. Их перераспределили в Буда-Кошелевский лесной техникум, где Вадим Никитич два года преподавал геодезию и таксацию. Опыт его педработы заимствовали даже российские коллеги, но в 1957-м техникум вдруг перепрофилировали в сельскохозяйственный. Можно было остаться и в нем, ведь лес и земля — понятия неразделимые. Да, видно, лес приворожил его окончательно.

Как же это он покинет родные белорусские дубравы? И опять штурмует Главк — тогда всеми лесными делами ведало Министерство сельского хозяйства. «Переадресовали» неуемного специалиста в Гомельское управление лесного хозяйства. Начальник управления Евгений Кривченя, интеллигентный, добрейшей души человек, понял все без лишних пояснений. И, повернув голову к карте области, сказал как отрезал: «Лельчицы. Главным лесничим».

Лельчицы все еще заметали следы недавней войны. Зато владения лесхоза удивили своей первозданностью. Лина Григорьевна стала работать в лесхозе экономистом, получили жилье, вскоре родился первенец, Сережа.

Наш герой полностью окунулся в повседневные заботы. Чуть позже он назовет их проблемами, а узнав ситуацию поглубже, и вовсе «партизанщиной». Его предшественник был освобожден из-за того, что спекулировал лесом. С незаконными порубками долго ему пришлось бороться.

Лельчицкий лесхоз в ту пору был одним из самых больших по площади в республике — 135 тыс. га. Объем работ по лесовосстановлению, уходу был огромный, постоянно увеличивались планы заготовок. Шутка ли сказать — ежегодно засаживали лесом до полутора тысяч гектаров. А какая тогда была механизация? Тягло. И то еле ноги волочило.

Днями не бывал дома, вникал в каждую мелочь. Довольно скоро почувствовал, что знает здесь каждую лесную тропинку, едва ли не каждое дерево. Зрительная память у таксатора — первое дело. Нередко этим своим талантом ставил в тупик деляг, которые десяток-другой кубов древесины сплавляли налево. И, как говорят в таких случаях, сыр-бор стал разгораться в прямом и переносном смысле. Пойманные за руку браконьеры начинали исподтишка мстить. Лесные пожары полыхали то тут, то там с весны до осени. Не единожды при их тушении и жизнь его самого висела на волоске.

Как, однако, было добраться до душ и сердец тех, кто так безжалостно относится к лесу? Шел, как говорится, в народ, вел разъяснительную работу с учащимися, создавая в школах кружки любителей леса, зеленые патрули, привлекая ребят к сбору шишек, желудей, лекарственного сырья, коры лозняков, крушины.

Жена, бывшая минчанка, научилась вести деревенское хозяйство. Она была для Вадима Никитича надежной опорой и помощницей во всех вопросах.

Назначение Вадима Кислякова в 1961 году директором Лельчицкого лесхоза означало, что он этот экзамен выдержал с честью. Правда, за это время и не заметил, как поднялся на ножки и второй сынок, Саша, как в волосах появилась седина.

На директорском посту новые веяния времени не застали врасплох. Привычными в работе становились такие понятия, как рентабельность, самоокупаемость, хозрасчет. Умело решая текущие производственные вопросы, он все время чувствовал в себе стремление к анализу, к сопоставлению слагаемых, к прогнозированию, как бы нащупывал ту твердь, которая была необходима вместо голословных лозунгов.

Однажды, в августе 1962 года, в этот медвежий угол нагрянул сам начальник Главка Сергей Тимофеевич Моисеенко. Вникал во все дела лельчицких лесоводов, подбрасывал, словно на засыпку, крепкие, как орешки, вопросы. А перед отъездом заявил:

«Забираем тебя, Кисляков, в Главк. Нам остро не хватает именно таких специалистов».

Инженер отдела лесопользования, затем заместитель начальника и начальник управления лесного и охотничьего хозяйства Вадим Кисляков привлекался к разработке всевозможных рекомендаций, положений, инструкций, живо интересовался зарубежным опытом.

В начале шестидесятых впервые организовал выставку шведской лесозаготовительной техники на базе Логойского лесхоза. Удивляться было чему. Но чтобы заиметь такую, требовалась валюта.

…Нет, не зря недосыпал ночей. Посеянные когда-то идеи дают и сегодня свои плоды. Радует ветерана, что отечественный лесопромышленный комплекс меняется на глазах.

Кстати, свою заботу о лесах будущего Вадим Никитич четко обозначил и в кандидатской диссертации, которую посвятил проблемам совершенствования рубок ухода, и при участии в создании Лесного кодекса.

Свой 85-летний юбилей Вадим Никитич отметил 17 января в кругу детей, внуков, четверых правнуков. Очень сожалеет, что вот уже 20 лет, как не стало любимой супруги Лины Григорьевны.

— Низко-низко следует кланяться нашему белорусскому лесу, — говорит на прощание ветеран. — Сколько бед пережил! Героический, иначе не скажешь. Спасибо, что и меня наделил долголетием, научил не сгибаться ни перед какими трудностями и ветрами.